Красухин Геннадий - 'портрет На Фоне Мифа' И Его Критики
Геннадий Красухин
"Портрет на фоне мифа" и его критики
Попробуем поначалу отвлечься от вопроса: о ком написал свою книгу В.
Войнович, а задаться самым простейшим: о чем его книга? Она о том, что ни
один человек в этой жизни не может достигнуть такой горней высоты, что
разглядеть его можно не иначе как задрав голову и прикрывая глаза ладонью
от нестерпимого света. Такую человеческую фигуру можно только придумать,
вообразить, и настоящая литература, измышляя подобных героев, всегда их
развенчивала (Печорин, Базаров, Наполеон у Л. Толстого) или высмеивала
("Голубая книга" М. Зощенко). Она их высмеивала и развенчивала, исходя из
своей природы, чью суть некогда очень точно охарактеризовал Пушкин: "Цель
художества есть идеал..."1 Но реальность порой далеко расходится с
литературой: не только юноши, но люди самого разного возраста задумываются
над вопросом: делать жизнь с кого, берут себе в проводники образцы для
подражания. Ничего плохого в этом, конечно, нет. Плохое начинается с
момента, когда подражание
уступает место некритическому обожанию, или, говоря по-другому,
сотворению кумиров. Такого рода мифотворчество даже не просто плохо, но
очень опасно. Оно часто ведет к трагедии (вспомним обожествление злодеев и
созданного ими советского режима или героизацию теперешних
террористов-камикадзе), а если и не к ней, то к частичной или полной потере
собственной личности. Впрочем, подобная потеря тоже трагична, потому что,
как писал Державин, человек есть "связь миров, повсюду сущих". "Во мне
конец, во мне начало", - отзывался Державину В. Ходасевич, и утрата связи с
миром грозит замутнением нравственных ориентиров, ведущих человека к
идеалу.
Делать жизнь с кого? - стоит, конечно, поломать голову над этим
вопросом, но не прежде, чем прояснить для себя другое: как противостоять
неправде, злу, как различить человеческое и нечеловеческое. Причем чем
раньше ты себе это уяснишь, тем лучше для твоего же самоощущения: меньше
комплексов и неуверенности в себе, тверже характер, свободней твоя воля.
Имеет это отношение к тому мифу, о котором пишет Владимир Войнович?
Разумеется, как и ко всякому другому. Всякий миф порабощает. Порабощает он
и тех, кто пребывает во власти давно сотворенного и глубоко укоренившегося
в нашей литературной жизни мифа о Великом Писателе Земли Русской, Провидце,
Пророке и Мессии Александре Исаевиче Солженицыне.
Между тем - и с этим вряд ли кто осмелится спорить - никто, даже
по-настоящему великий, свободен от критики быть не может. Тем более не
может быть свободен от нее автор неподъемного "Красного колеса", которое не
в пример "Одному дню Ивана Денисовича", по моему мнению, остается за
пределами литературы, как остаются за пределами подлинной публицистики
такие вещи, как "Наши плюралисты", "Угодило зернышко промеж жерновов" и
"Двести лет вместе", вырисовывающие образ не пророка и не мессии, а
человека, разрешающего себе то, в чем он категорически отказывает другим.
К "Архипелагу ГУЛАГ" я отношусь лучше Войновича, признаю резонными
многие доводы в защиту "Архипелага" Елены Чуковской2 , полемизирующей с
книгой Войновича, которую мы здесь рассматриваем. Но с другой стороны,
отношусь к "Архипелагу" не так восторженно, как оценивала его Л. И.
Чуковская: есть в нем места, которые насторожили меня еще при первом
чтении. Помню, например, как уже тогда споткнулся о "грубую" (по признанию
самого Солженицына) схему "существования четырех сфер мировой литературы (и
искусства вообще, и мысли во
