Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Одиночество
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Одиночество
Собирались мы обычно к позднему часу, когда ротационные машины, вобрав
в себя все и вся, разрешали нам покинуть наши журнальные и газетные кухни.
Часовая стрелка готовилась замкнуть циферблатный круг. Мы отдыхали в
ресторанном зале клуба, что на изломе Бойсуотеррод.
Два-три часа беседы около круглого столика за стаканом сода-виски или
рюмкой коньяку. Потом недлинная черная лента сна, вмонтированная в жизнь. А
уже наутро продавцы газет и ревью будут подавать прохожим - на белом
вчетверо сложенном листе - наши статьи, новеллы, очерки, воспоминания и
предсказания.
И всегда получалось как-то так, что, когда все уже прощались,
кто-нибудь - на несколько минут, а то и на полчаса - затевал разговор о
Джоне Джонсоне.
Самое имя его, поскольку обмен репликами был тороплив - во время
уплаты по счету, на ступеньках лестницы, а то и у вешалки,- постепенно
стачивалось, как вертящийся диск точильщика: сперва "Джон Джонсон", потом
"Джонсон", а там и "Джон", "Джо",- пока кто-то из нас, кажется Гарри
Кендел, не предложил под общий смех называть его, этого возмутительного
прилипалу, просто "Дж".
Так было и в этот вечер. Эндрью Хорт, скользнув глазами по цифрам
счета, недовольно пробормотал:
- Черт возьми, возврати мне этот Дж свой долг, я бы не увяз в
нищенских шиллингах и угостил бы и себя и вас шампанским.
- Да-а, - протянул, сбрасывая с себя дремоту усталости, Гарри.
- Не напоминайте мне о нем перед сном, - вмешался Лицци Блек,
приподымаясь из-за стола,- еще приснится чего недоброго.
- Я убежден, - добавил, все больше оживляясь, Гарри, - что и во сне он
попросит у тебя пять фунтов до ближайшего уик-энда. И ты ему дашь.
- Нет, я постараюсь успеть проснуться.
- Друзья,- начал, кривя губы в улыбку, Эндрью Хорт, - какую новую
наживку придумала эта скотина Дж, это ловец чужих монет! Совершенно новый
вариант.
- Пора расходиться. Поздно.
- Нет. Подождите. Выпьем еще по глотку бренди. Это было вчера. Он
подошел ко мне в фойе, в антракте, отделяющем триумф вердиевского Радамеса
от его предательства. Я был в обществе моего старого, еще по Оксфорду,
приятеля и его невесты, с которой он меня познакомил перед увертюрой.
Увидев в толпе Дж, я попробовал было спрятаться за колонны, но он
устремился по прямой на меня и, тряся мне руку двумя руками,
захлебывающимся голосом сказал... Нет, вы послушайте, что он мне сказал!
- К делу. К черту риторические вопросы!
- Согласен. К черту. Кстати, к черту и этот бренди в бокалах.
Чокнемся. Дальше. Ну вот, он мне говорит: "Благодарю вас, от всего сердца
заранее благодарю вас, дорогой мой, за то, что вы одолжите мне два фунта,
которые я возвращу вам раньше, чем электрические фонари на Пикадилли успеют
потухнуть". Вы понимаете, друзья, что я, стоя рядом с дамой, не мог
выругаться по-нашему, по-оксфордски, напомнить ему о бычьих глазах и прочих
неприятных мелочах.
- Ну, и вы...
- Ну, и я, как ну, и каждый из нас, дал ему то, чего он требовал.
Я не мог не присоединиться к разговору.
- Знаете, - сказал я, - в нем скрыта какая-то прячущаяся, как шило в
мешке, но то и дело выходящая наружу колючая психологическая проблема. У
меня с этим Дж была такая встреча. Он - это было как раз в дни, когда я
получил небольшое наследство,- напал на меня как раз в тот момент, когда я
вынул из кармана бумажник с торчащими из него хвостами банкнотов. Он, этот
Дж,- не помню, какой уж из своих трюков он применил,- попросил у меня два
фунта, клятвенно у
